Полицмейстер и большинство полицейских чиновников были первыми жертвами эпидемии, почему при обнаружившейся неурядице в городе и в видах сохранения порядка и своевременной подачи помощи жандармский начальник Ш. [Шомпулев, отец мемуариста] нашел нужным разделить город на участки и, поручив их заведование чинам своей команды, сделал обязательное распоряжение для частных врачей неуклонно являться с пособиями к заболевающим. Но так как последние не только отказывались исполнить это распоряжение, но даже никого не впускали к себе во двор, то ворота у них были выломаны, и врачи под наблюдением жандармов отправлялись в те пункты, которые подвергались наибольшей смертности. Сам же жандармский начальник проводил дни и ночи на коне, объезжая верхом город, кладбище и по нескольку раз посещая больницу, где, к своему ужасу, нашёл однажды под навесом больничных сараев массу гробов с живыми ещё людьми. Мнимоумершие и, видимо, находившиеся в обмороке страдальцы, быв плохо осмотренными, под предлогом предупреждения заразы по распоряжению врачей засыпались известью и с полопавшимися от нее глазами, с сожжённым ртом и в жестоких мучениях внятным шепотом молили о пощаде. Это последнее обстоятельство вынудило жандармского начальника арестовать врача больницы, доктора Ф., и для примера других отправить под конвоем на перекладной в Петербург.
Это тридцатый год. А теперь 1892, более шестидесяти лет прошло.
Холерный бунт в Саратовской губернии в это время, прежде всего, начался в городе Хвалынске вследствие распространения слухов о том, что врачи, будто бы подкупленные правительством, отравляют родники и разносят холеру по домам, почему толпа и начала преследовать городского врача Молчанова и придираться к городскому голове и полиции, намереваясь при этом громить дома чиновников; а так как в это время прибежала какая-то женщина и уверяла толпу, что доктор, быв у нее на дому, побрызгал чем-то стены, после чего и умерла ее дочь, то бывший помощник пристава города Хвалынска Антоновский, видя, что дело плохо, посоветовал врачу скрыть# ся из толпы, объявил народу, что он дело тотчас же расследует, для чего, взяв с собой эту женщину, он поехал к ней на дом, где, оставив ее, сам, спасаясь, ускакал за 23 версты в село Алентьевку. Доктор же Молчанов, разъясняя народу нелепость слухов, продолжал исполнять свой долг, навещая больных по домам, но на другой же день был зверски убит толпой, и труп его оставался на площади до водворения порядка около трех суток, и преосвященный Авраамий рассказывал мне, что будто бы старухи-раскольницы присаживались над трупом и его оскверняли.
Мне передавал один студент-медик последнего курса, заведовавший в конце города холерным бараком, тот ужас, который ему пришлось пережить, спасаясь от преследовавшей толпы после разгрома его барака. Он, перепрыгивая через заборы соседних строений, добежал до церкви, в которой и хотел скрыться, но так как церковь была заперта, то, не видя другого спасения и под страхом ежеминутной смерти, быстро влез на приготовленный в колокольне для высокой лестницы в несколько саженей столб, и когда бунтовщики уже послали за ружьём, чтобы ссадить его оттуда, то на помощь ему подоспел местный священник, которому с крестом в руках и удалось образумить толпу и спасти юного медика, приютив его у себя в доме.
В деревне Юрьевке крестьяне хотели связать приехавшего из города поохотиться молодого чиновника, в котором они заподозрили доктора, присланного для отравления овощей. Причиной этого подозрения была его охотничья сумка и то обстоятельство, что он, сидя на пороге погреба, смотрел туда, когда баба вынимала ему молоко. Плохо бы пришлось бедняге, если бы в это самое время не проезжал случайно этой деревней полицейский урядник Подчайнов. Он, увидя толпу народа с приготовленными веревками и узнав, в чем дело, стал заверять, что человека этого знает лично и что он совсем не доктор. Тогда крестьяне хотели вместе с ним вязать и урядника, но он как опытный бывший жандармский вахмистр не потерялся и предложил всем вместе привести ко мне этого чиновника. Предложение это понравилось, и мужицкая ватага на нескольких телегах в сопровождении верхового урядни# ка и чиновника на паре почтовых тронулась в путь, но, доехав до большого почтового тракта, перепуганный чинуша велел ударить по своим лошадям и ускакал в Саратов, а крестьяне, не имевшие возможности догнать его, вернулись обратно, отправив ко мне с урядником лишь двух уполномоченных.
Едва я успел побывать сам в этой Трековке и успокоить ее разношёрстное население, как ко мне явились крестьяне деревни Неклюдовки с заявлением, что их пастухи видели, как проезжавшие без кучера двое хорошо одетых молодых людей останавливались у Неклюдовского большого родника, из которого население берет воду, и что-то в него высыпали. Я сейчас же отправился на место происшествия и произвёл дознание, по которому и оказалось, что, действительно, какие-то двое неизвестных проезжали по направлению из Саратова в Дмитриевку и, соскочив с маленького экипажа, высыпали что-то белое в родник, что подтвердили не только неклюдовские пастухи, но и двое немцев, пасших шмидтовский скот и видевших это с другой стороны реки Латрык, причем около родника даже остались следы просыпанного порошка, похожего на соду. Что затем было делать при таких обстоятельствах?! Я объяснил им, что эти проезжавшие были не что иное, как злонамеренные люди, старавшиеся всюду вызвать народное возмущение, и что родник отравить довольно трудно, и в доказательство велел принести стакан, из которого при народе и выпил воду. Насколько же крестьяне были напуганы этим случаем, видно из того, что они не брали воду из родника до другого дня, пока не удостоверились, что я жив и невредим.
Из книги В. Шомпулева «Записки старого помещика»
