Очередь особенно невыносима для мужчин, привыкших к тому, что их время (кроме времени, уходящего на отдых и удовольствие) оплачивается и оценивается. Дело не в объективном положении вещей, а именно в наследственных навыках. Работающие и служащие женщины унаследовали от своих матерей навык легкотекущего, неоцененного времени. Домашний труд женщины бывал тяжел, но неоценен. Кроме того, мужчина, вернувшись с работы, считает себя вправе отдыхать или развлекаться. Женщина после работы занимается домашними делами, которые у нас так неупорядоченны и хаотичны, что очередь не выпадает из основного тона. Вот почему, хотя в очереди стоят работающие и служащие женщины, -каждый мужчина внутренне считает себя вправе и почти каждый пытается пролезть без очереди. об этом в очереди всегда кричат женщины. мужчины не могут объяснить, откуда у них это чувство внутренней правоты при явной внешней неправомерности поступка. но они знают твердо, что это "бабье дело". Может быть, им смутно кажется, что справедливостью притязаний основана на том, что их в очереди так мало. Мотивировать они не могут - они либо хамят и хулиганят, либо говорят стереотипную фразу: "Cпешу на работу"- - "А мы не спешим на работу (обязательно мы)??" . Мужчина в очереди чувствует себя затесавшимся индивидуумом, женщина - "представителем коллектива". Все теперь спешат на работу", - возмущенно говорит женщина с портфелем. мужчина воровато прячет уже полученный хлеб. Он ничего не может возразить. Но он уверен - может быть, подсознательно, -что хотя эта баба действительно работает столько же часов, сколько и он, но отношение к времени, к ценности и употреблению и распределению времени у них разное и что его отношение дает ему право на получение хлеба без очереди. Продавщица как лицо незаинтересованное (когда она в другом магазине будет стоять в очереди, она также проникнется коллективным чувством и будет вопиять против нахальства мужчин) обычно поощряет претензии мужчин. Ей импонирует хозяйское отношение к жизни как основа несформулированного права на получение продуктов без очереди.
Мужское, хозяйское отношение - это уверенность в том, что вещи должны подчиняться человеку, служить ему и доставлять удовольствие, что лишения, бедствия и неудобства незаконны и оскорбительны. У женщин же в массе не изжито унаследованное рабское отношение к жизни, то есть привычка к бедствиям, ожидание обязательных бедствий, ощущение их естественности.
Л.Я. Гинзбург, "День Оттера"
Та же И.Д. Зеленская вспоминала, как в столовой «закончилась каша»: «Паня-буфетчица крикнула: “Что вы все на нас, ведь война же!” И ей несколько человек ответило: “При чем здесь война”». Самой И.Д. Зеленской в этот день, 1 ноября 1941 года, тоже было несладко: «Пришлось услышать, что меня надо выкинуть, вытащить за волосы, что я не “рабочего классу”, и, наконец, откровенное признание: “пока они нас жмут, но погоди, придет время, и мы их прижмем”. Это говорит представительница “рабочего классу”, молодая “комсомолка”»
С. Яров, "Повседневная жизнь блокадного Ленинграда"
О «психологическом голоде» тогда говорили многие, и было замечено, как резко он меняет привычки людей. Любой рассказ о ставшем неузнаваемым человеке всегда предваряется свидетельством о том, сколь добрым, щедрым, отзывчивым, любящим он являлся прежде. Таким был и отец одной из блокадниц — «смертное время» нанесло ему непоправимый удар. Он начал требовать себе больше хлеба, чем другие, раздражался, если видел, что порции и после дележки оказывались почти равными, высказывал упрек за «неумение жить», за излишнюю щедрость, которую проявляли к гостям вместо того, чтобы экономить и копить продукты. Действия его какие-то судорожные, непредсказуемые, он и хочет быть порядочным, но не способен удержаться. Получив, как врач, от больных в госпитале полбуханки хлеба, он не съел ее, принес домой, разделил на кусочки. «Едва мы с мамочкой успели съесть по ломтику, как папа съел все остальное и еще спросил: “Ну, теперь вы, кажется, сыты”» — не требуя ответа и, может быть, даже боясь его.
С. Яров, "Повседневная жизнь блокадного Ленинграда"
Город мой, город, что с тобою сделали?
Powered by LiveJournal.com
Designed by 
yoksel
А истории показательные, конечно, да. И в мирное время я такое тоже видела.
Ну и таки да, в мирное время тоже никакого особого различия нет. Я уж настоялась по советским очередям, там всегда было от двух третей до девяноста процентов женщин всех возрастов. За исключением очередей за алкоголем, конечно.
Оля, я вам в личку написала, но письмо со ссылкой, может упасть в спам.
перед НГ был случАй, пошли с благоверным в леруамерлен (предварительно вдрызг разругавшись) , на кассу я подошла с опозданием в минуту максимум, в это время продавщица вовсю флиртовала интересуюясь "зачем такому красивому мужчине коврик для ванной" , более наглые приставания бывают разве что у южных народов к молоденьньким девушкам на пляже.
на мое появление дама отреагировала буйной краснотой на лице и замявшись поинтересовалась - а вы что вместе???
благоверный молчал, на правой руке вовсю сияло колечко, насколько я видела мизанстцену он вообще ничем не провоцировал, просто высокий красивый мужик . один. надо брать! дайте два!
матери. вот кто удивляют. они же сами растят таких же сыночков, от типажа которых выли и настенку лезли пока те были их мужьями. зачем? какая-то дурная злоба - мол я мучилась, пусть и другие помучаются, а ты сыночка будь эгоистом, ты богом избранный принц датский.
сыровата , но попробую сформулироваьб, звиняйте если что
какая огромная пропасть разделяет мужчин героев фильмов и книг и реальных мужчин.
при том что женщины -героини не так уж далеки от реальности.
толи мужской идеал так завышен, что большиство говорят себе "ну ладно, все равно я не впишусь, плевать, лучше пивка попью" , то ли у нас даже в книгах принято перехваливать мужчин из какого-то дурного подобострастия
10 декабря. Катя Пашникова рассказывает, что среди рабочих мужчин очень многие опухли так, что еле глаза видны. Женщины тоже, в особенности те, у которых ребята. Кто-то из рабочих видел по дороге двух замерзших людей; одного около Мечниковской больницы. И все идут мимо них не останавливаясь, никто их не подымет.
«Ну еще бы, — сострил кто-то из рабочих, — вот если бы лошадь упала, так сразу бы все к ней с топорами бросились». — «Зачем с топорами, — заметил другой, — и так бы разодрали на части».
Люди вырывают у детей и женщин хлеб, воруют все, что могут. <…>
14 декабря. Жизнь постепенно замирает. У нас в большинстве районов выключили электричество. Нет тока, и не ходят трамваи, стоят заводы. На Катином заводе вчера дан был ток только от 10 до 3. Вчера я пошла на улицу в 8 утра, пошла занимать очередь за продуктами. Темно. Месяц в туманном нимбе. По Литейному идут толпы народу в обе стороны, идут по тротуару, по улице, идут молча, торопятся. Странное впечатление, какое-то не совсем реальное. На белом снегу, среди огромных сугробов черные силуэты без теней в прозрачных утренних сумерках.
Наш магазин на Литейном. Но впускают со второго двора на Пантелеймоновской. Я стала в очередь — была 208-я. Маньяки приходят в 4 утра, чтобы ничего не получить. Прикреплено к магазину 4000 человек, а привезли с базы 150 кг лапши! Сегодня четвертый день декады, а мы с Катериной еще ничего не получили. Я страдаю по маслу и сахару.
Наблюдая очереди, пришла к следующему грустному выводу. Двадцать четыре года рабочий класс был привилегированным, понастроили дома культуры, и вот результат: пролетариат сейчас озверел, женщины — это настоящие фурии. Интеллигентные женщины, мужчины вежливы, молчаливы, любезны, те же набрасываются на каждого. Кроме озлобления от голода и лишений, в них нет ничего. Я подхожу и кротко спрашиваю, за чем очередь? С остервенением начинают облаивать без причины. Около столовой я нашла крышку от кувшина, очевидно, шли за супом и обронили. Я спросила громко, не потерял ли кто (стоим полчаса на морозе)? Войдя в помещение и сев за стол, я повторяю свой вопрос. Двое мужчин на меня начинают кричать: чего вы лезете со своей крышкой, не морочьте голову, теперь и не то теряют, нечего ей было зевать и т.д. <…> Воровство неслыханное: Катя Князева видела, как женщина с двумя детьми выходила из трамвая. Она несла кастрюльку с обедом. Ей надо было снять ребенка с площадки, и она попросила какую-то женщину подержать кастрюльку. Пока она снимала ребенка, та пустилась бежать с обедом, ее не догнали. <
18 декабря. <…> Опять на днях вышла в 8 часов утра в очередь (люди становятся с четырех), и опять то же впечатление не реальной жизни, а китайских теней. Много-много ног идут, спешат во все стороны. Люди видны на фоне снега и сугробов только до пояса, верх теряется на фоне домов. Полная тишина, только скрип мерзлого снега под ногами. Натыкаюсь на молодую женщину, упавшую на дороге, помогаю встать. Никто не останавливается, трусит мимо нее. На ней ватник, платок на голове. Просит помочь ей взвалить на плечи мешок с дровами. Берусь за него — не поднять, такая тяжесть. Немудрено, что она свалилась. Мы обе просим проходящих мужчин помочь (un coup d’épaule4) — проходят пролетарии, не обращая внимания. Интеллигентный господин, шедший с дамой, подошел и со мной вместе взвалил дрова ей на плечи.
Днем в тот же день я возвращалась из столовой в третьем часу дня, шла около дома Красной армии. Вдруг раздался страшный детский крик, рев, голоса: держите его, держите его. На другой стороне Литейной вижу бегущего мужчину, его окружают со всех сторон, другой мужчина его хватает, он сразу же вынимает из кармана бумажки, хлеб. Девочка выходила из булочной, прилично одетый, рабочего вида мужчина выхватил у нее карточки и хлеб и пустился бежать. Это среди бела дня на многолюдной улице. Его повели в милицию. А вчера такая картина. В одну столовую на Литейной стоит на улице очередь. Три ступеньки ведут к двери. На них стоят несколько женщин с кастрюлями. По этим же ступенькам на коленях карабкается мужчина, почти старик, хватает одну из женщин за ноги и тащит с крыльца. Она с отчаянным криком падает на него; ее соседки стараются ее поднять и поливают руганью мужчину: вот мы тебя в милицию отведем, он каждый день скандалит. Он подымается, и начинается общая ругань. Я ухожу.
И все время везут и везут покойников в белых домодельных гробах. <…>